Название: От Сохо до Сильверстоуна
Автор:  Эстер Сегерс
Размер: миди, 9718 слов
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафаэль, фоново Вельзевул, Хастур и Лигур
Категория: слэш
Жанр: human!AU
Рейтинг: R
Краткое содержание: Кроули - гонщик Формулы-1, вернувшийся в гонки после травмы, Азирафаэль - владелец книжного магазина, который перешел к нему после смерти прежнего владельца. Они из совершенно разных миров, но однажды Кроули чуть не сбивает Азирафаэля возле его магазина.
На других ресурсах: на фикбуке

1. Гонщик — Ты идиот, Кроули! — он, конечно же, идиот, потому что даже не помнил, из-за чего начался очередной спор между ними. Но также и не идиот, потому что знал, что его менеджеру нужно выпустить пар. Все нервничают перед важными мероприятиями. Он постоянно чувствует, что упускает что-то из поля зрения. Вот как сейчас, за секунду до звука столкновения.
— Я… — резко тормозит он, — всё-таки идиот, Вельз. Перезвоню позже.
Все признаки указывают на то, что он только что сбил человека. Вернее, единственный признак — сбитый им молодой мужчина, прямо сейчас цепляется за капот Бентли, неловко поднимаясь, пока Кроули спешит к нему. В Лондоне на удивление сухо, поэтому светлый плащ запачкан максимум в дорожной пыли.
— Вы в порядке? — хмурится он, хотя в мыслях крутится «Ты знал, на что шел, когда выходил на улицу».
— Да, — задумчиво тянет мужчина, отряхивая рукава. Голубые глаза сверкают раздражением, — да. Прошу вас, впредь будьте аккуратнее. Вы можете кого-нибудь переехать, если продолжите так гонять.
Надо же, только поднялся, а уже нотации читает.
— Могу подбросить, — Кроули игнорирует сигналящие позади машины, которым приходилось объезжать его автомобиль. — В качестве извинений, и всё такое прочее.
«Да ты сегодня сама учтивость», — насмехается внутренний голос.
— Вам повезло, я почти у цели, — мужчина махнул рукой в сторону книжного магазина, до дверей которого и правда осталось совсем немного. — Прошу прощения, — он учтиво наклоняет голову, словно не было этой нелепой аварии, и они просто остановились перекинуться парой слов.
— И вам не хворать, — усмехается Кроули, читая вывеску над входной дверью, «А. З. Фелл и ко», — мистер Фелл.
И срывается с места, как только тот резко оборачивается.

Спустя пару часов он не может выкинуть несуразного пешехода-букиниста из головы. Через два с половиной — жалуется Вельз. Через три часа сорок пять минут Кроули останавливается у входа в книжный в полной уверенности, что идея провальная.
Колокольчики над входом предательски звенят, и хозяин поднимает голову от кассы. Кроули делает несколько шагов внутрь, неторопливо настолько, насколько это возможно. Делает вид, что его интересуют фолианты разной степени старины. Пятнадцать минут до закрытия, несколько совершенно безликих покупателей тенями бродят вдоль стеллажей, касаются кончиками пальцев нагромождения на низких столах. Прямо как он.
Его жизнь — скорость. Магазинчик же замер в янтаре времени, и оттого билет во внутреннем кармане его пиджака сейчас кажется ещё более неуместным.
— Я закрываюсь, мистер. Так что, если вы что-либо хотели, советую вам поторопиться.
— Мне посоветовали извиниться перед вами более обстоятельно. С применением тяжелой артиллерии в виде билета, — он запускает руку во внутренний карман, — на Гран-при.
— Формула один? — мужчина недоверчиво смотрит на протянутый ему билет, явно силясь связать его с собственными представлениями о себе. У Кроули вот тоже не получилось. Он перечислил Вельз список мест — преимущественно из театров и музейных выставок — где можно было бы увидеть мистера Фелла. Навскидку были предложены океанариум и выставка бабочек. Как менее провальные варианты, в отличие от автогонок. На что его менеджер лишь развела руками:
— Тогда тебе пришлось бы тащиться вместе с ним. А это потерянный вечер, когда тебе нужно готовиться к заездам.
— Это единственное мероприятие, билеты на которое я могу получить почти в любой момент, — пожимает он плечами и уточняет: — Как участник. Ну же, берите, сделайте вид, что успокоили мою совесть, а я сделаю вид, что у меня она есть.
Клочок бумаги перекочевывает в руки мистера Фелла, Кроули практически всовывает билет тому в руки.
— Не хотите представиться? — вдруг спрашивает мужчина.
— Энтони Кроули. Лучше по фамилии.
— Азирафаэль. Просто Азирафаэль, — представляется в ответ хозяин магазина, оглядывая конторку с кассой в поисках места для билета.
— Значит, на вывеске неверные данные?
— Анаграмма, если хотите, — место, наконец, находится и Азирафаэль поднимает голову. — Вам не стоило так беспокоиться, Энтони. Не думаю, что испуг и небольшая ссадина равноценны этому билету.
— Но вы его взяли. Так что у вас есть пара недель на то, чтобы настроиться и несколько часов, чтобы попытаться расслабиться. До встречи, Азирафаэль.
— До встречи. Кроули, — нерешительная улыбка настигает Энтони уже в дверях. Весь путь из Сохо до своей квартиры он старается перестать о ней думать.

Десять дней до написанной в билете даты Азирафаэль тратит на сомнения. Он одновременно пытается придумать оправдания для его отсутствия на трибунах, на крайний случай; убеждает себя, что презент был вручен просто для галочки и никто не кинется узнавать причины его отсутствия, поскольку даже не заметит оного; ну, и пробует найти какую-нибудь информацию о гонках, в которых был полным профаном — просто из любопытства. В газетной лавке никто не спрашивает его, отчего он покупает спортивные журналы, которыми ни разу не интересовался. Что неким образом его разочаровывает, потому что в таком случае он с радостью поделился бы своими сомнениями.
Он ощущает себя безбожно несовременным, и это тот редкий момент, когда Азирафаэль этим недоволен. К выходу из собственной раковины, в которой он обустроил собственный мир и быт, он оказался слегка не готов.
В интернет-кафе почти нет людей. Только несколько школьников, которым давали деньги на карманные расходы, но запрещали долго сидеть за компьютером дома. Азирафаэль оплатил пару часов в надежде, что этого должно хватить на поиск нужной ему информации.
Он взглянул на часы — первый из двух часов пролетел незаметно, а голова уже раскалывалась от обилия неизвестных ему терминов и правил, на изучение — и использование — которых у профессионалов уходят годы. Он вздыхает, сжимая пальцами переносицу, и бессмысленно смотрит в монитор. И после секундной заминки открывает поиск, вводя инициалы Кроули. Он рассматривает фото, где Энтони позирует на фоне болида, фото с прошлых гонок. С экрана на него смотрит человек с копной непослушных медных волос и морщинками-лучиками вокруг глаз, не скрытых очками. Да, ему немного неудобно оттого, что он изучает чью-то жизнь без ведома, но больше любопытно. К тому же, говорит он себе, эта информация в широком доступе и наверняка существуют люди, следящие за подобными новостями куда пристальнее. Оплаченные два часа истекают гораздо быстрее, чем Азирафаэль планировал. Познания его всё ещё поверхностны, но его это вряд ли тревожит.

Сойти с поезда хотелось уже через пять минут после отправления из Лондона. Но Азирафаэль стойко доехал до Нортгемптона, чтобы ещё через полчаса оказаться в толпе у входа на трек — воодушевлённой, разноголосой, косящейся на него, будто он заплутал. В его гардеробе не было джинсов, футболок-поло и бейсболок. Но с косыми взглядами смириться было проще, чем с тратами на одежду только лишь для того, чтобы на один день смешаться с толпой. Ему помогают найти указанное в билете место какие-то добрые самаритяне, а может быть просто те, у кого он слишком часто растерянно стоял на пути.
«У вас есть несколько часов, чтобы развлечься», — вспоминаются слова Кроули. Как по Азирафаэлю, это было не слишком похоже на развлечение. Потому что не было похоже на интересную книгу, прогулку в парке или японский ресторанчик.
Благодаря интернет-кафе он хотя бы знал, за какую команду едет Энтони, и вычленяет взглядом нужный автомобиль, то есть, болид, когда комментатор представляет пилотов. Он вздрагивает от шума толпы, напрягается от рёва моторов, когда вереница болидов проносится мимо и напряженно вглядывается в монитор над трибунами, когда они скрываются из вида. Нет, он совершенно не переживает за исход гонки, повторяет себе Азирафаэль, это просто общее настроение толпы.
Кроули приезжает в середине, и комментатор отмечает, что результат, тем не менее, хорош для того, кто получил суперлицензию — и саму возможность перехода из Формулы-2 в Формулу-1 — только в этом году. С трибун он уходит с сожалением, что не может связаться с ним, чтобы поздравить и поблагодарить. Головная боль проходит, как только он возвращается в тишину квартиры над магазином.

Энтони появляется в книжном во вторник, через день после гонки. Он стоит, подпирая плечом колонну и наблюдая, как хозяин магазина общается с очередным припозднившимся покупателем. По крайней мере букинист решает именно так, потому что за темными стёклами очков было не рассмотреть направление взгляда. Специально или нет, но до закрытия магазина снова пятнадцать минут, если не учитывать того времени, когда гонщик простоял незамеченным. Азирафаэль ни за что не признается, что надеялся на его приход, потому что слова учтивой благодарности так и остались за ним.
— Как вам гонка? — спрашивает Кроули после приветствия.
— Много непонятного. Но всё равно спасибо. Это было… интересно. Я нечасто куда-то выбираюсь, — Азирафаэль дёргает уголками губ в намёке на улыбку. — Наверное, вас можно поздравить? Комментатор сказал, что результат для первого раза неплохой.
— Я мог бы лучше, — отмахивается гонщик. — Они бы сказали, что результат неплохой, даже будь я на предпоследнем месте. Мне повезло, что я заработал хоть какие-то очки.
— Вы явно принижаете себя, мистер Кроули. Я могу упускать какие-то внутренние тонкости спорта, но быть на восьмом месте из двадцати «хоть какими-то очками» я бы не назвал.
— Я не принижаю, я говорю, как есть, — под выразительным взглядом Азирафаэля он поднимает руки, якобы сдаваясь. — Давайте просто коллективно решим, что я идиот, который мог бы уделять больше времени тренировкам, и закроем тему.
— Заметьте, это не мои слова.
— И даже не мои, так говорит мне мой менеджер.
Кроули набирает было воздух, чтобы попрощаться, мысленно ругая себя за визит. Наверняка вежливый хозяин книжной лавки попросту бережет его чувства и не признаётся, что ему абсолютно неинтересен мир автогонок, в котором жил Кроули.
— Вы были переведены из другой серии гонок, я правильно понял? Почему? — подал голос Азирафаэль.
— Можно сказать, повышение. Предупреждаю, если я начну сейчас всё вам объяснять, то это затянется надолго. Интересны ли вам лекции от того, кто чуток ударил вас машиной?
— Вы удивитесь, мистер Кроули, но я бы послушал кое-что о том, что увидел позавчера. Если вы подождёте пару минут, я захвачу плащ. Если вы не против прогулки, разумеется.

Кроули смеётся, Кроули рассказывает какие-то истории, на которые его собеседник смешно округляет глаза, в своей внешней мягкости книжного червя не особенно представляющий степень того, как они выкладываются перед гонками. Во время гонок. Для гонок. Кроули не говорит о причине того, почему он немолод для новичка Формулы-1, но Азирафаэль и не спрашивает.
Азирафаэль так прекрасно далёк от мира Энтони, что даже не предполагает, что это один из тех вопросов, которые стоит задать. О которых не говорят из комментаторской кабины только чтобы не повторять из этапа в этап одно и то же. А может, и говорят, но Энтони перестал вслушиваться уже давно, как и перестал пересматривать записи онлайн-трансляций. Азирафаэль не читает спортивных газет, в его квартире на втором этаже книжного магазина нет телевизора, не то, чтобы спортивного канала, и Кроули для него — незнакомец, который практически сбил его, а потом проявил неслыханную щедрость и преподнёс в качестве извинений билет на Гран-при Великобритании.
Азирафаэль одевается в старомодные жилеты и коллекционирует Библии с ошибками. Он с большей вероятностью потратит деньги на очередной том старше него самого, чем на смартфон. У него вообще нет телефона, только стационарный, на который ему звонят клиенты. И по которому он чаще заказывает еду на вынос, чем праздно ведёт беседы. У него есть старенький компьютер, на котором он пишет отчеты и который вряд ли пригоден для чего-то, помимо них. Он чертовски — а может, ангельски, со своими белоснежными кудрями и сглаженными чертами херувима — очарователен, думает Кроули, подстраиваясь под прогулочный шаг своего неожиданного слушателя.
Они нарезают круги по Сент-Джеймскому парку, чтобы не нарезать круги по улочкам, наводнённым спешащими домой после окончания рабочего дня людьми. Азирафаэль замедляет время вокруг себя, а Кроули думает, что это кощунственно — предлагать ему прокатиться на Бентли с той скоростью, к которой привык он сам. Пока что. У Кроули есть около недели перед поездкой на следующий этап Гран-при, уже в Германии.

Он улыбается про себя и прячет глаза за солнечными очками, неизменным своим аксессуаром. Первоначальная их цель была в сокрытии от глаз фанатов — не то, чтобы его так часто узнавали, но хотелось бы свести шансы к нулю. В итоге же они, вкупе с татуировкой на виске, становятся его отличительным признаком, он выходит так на предусмотренные между гонками мероприятия, улыбается, машет, расписывается на шлемах детишек, постигающих азы картинга. Вспоминает, каково это. Ошибки, которые были даже не его, скользят по коже спины фантомной болью, оседая шрамами на лопатках.
У него за плечами половина этапов Формулы-1 и целый сезон Формулы-2, поэтому возвращение Энтони Дж. Кроули — вчерашняя новость.
Побродив вокруг механиков, колдующих вокруг болида, он идёт в спортзал, сгонять волнение. И сам не замечает, как продолжает улыбаться при воспоминании об ужине в Ритце.
Ресторан при отеле подсказывает ему его прежний напарник. Кроули ставит заведению высокую оценку в своей голове, и почти забывает о нём. Но, когда он приглашает Азирафаэля на ужин, то первым делом вспоминает про Ритц.
Само словосочетание «приглашает на ужин» не совсем точное. Энтони просто приезжает в магазин и даёт его хозяину десять минут, чтобы собраться и закрыть книжный. Ему неожиданно понравилось сбивать мужчину с толку, выбивать из привычной размеренной жизни. Понравилось оханье с пассажирского сидения, когда он лавировал среди потока машин. Понравилось, что его собеседник знает всю историю мира, казалось, с его сотворения. Понравилось восторженное выражение лица, когда Азирафаэль пробует устрицы. Кроули пьёт кофе и ему плевать, что на часах вечер. Рассчитывается за них обоих, отшучиваясь, что просто открыл счёт и когда-нибудь придёт стребовать долг.
Улыбка гаснет, когда он пересекается с Хастуром, их вторым пилотом. Их общение не особенно ладилось: Хастур считал Энтони незаслуженным и внезапно появившимся любимчиком, а тот был убеждён в узколобости Хастура. Кроули лишь надеялся, что второй гонщик не будет переносить личные счёты на треки. Соревнование между двумя пилотами одной команды обычно не приводило ни к чему хорошему.
Он знает, что восьмое место на прошлом Гран-при считается здесь чуть ли не провалом, даже при общем счёте. Если бы он представлял менее известную команду, среди тех, кто переживает кризис и плетётся в хвосте, — этого было бы достаточно. Хастур говорит, что он мог бы приехать в Германию сразу из Лондона, чтобы обкатать трассу. Чтобы команда видела его тренировки, думает Кроули, чтобы они знали, что руководство не зря заключило с ним контракт. Вельз задумчиво молчит.
— Если твоя задержка в Лондоне связана с ним, то мой тебе совет — не делай глупостей.
У него проницательный менеджер. И два заезда подряд перед почти месячным перерывом.
Он чудом проскальзывает мимо болида Мерседес, который закрутило от столкновения с американским Хаасом, разрезая взметнувшиеся клубы дыма, и летит дальше. Под шлемом не видна его кривая усмешка, но мир уменьшается до него и его машины. Три секунды на смену шин — он задерживает дыхание и выдыхает, снова срываясь с места, выруливая из кармана у боксов прямо за болидом команды Вильямса. Голос в наушниках периодически напоминает, сколько осталось кругов и стоит ли прибавить или уменьшить скорость. Он приходит пятым, но только из-за аварий двух фаворитов. Один он чуть не напарывается на осколки, но без последствий. А Хастуру везёт чуть меньше, шина через несколько оборотов превращается в пласт резины. Благо тянуть до места замены было недалеко.
Кроули издалека смотрит на подиум, с которого поливают друг друга шампанским лидеры, и думает, что когда-то мог бы стоять там же, а не лежать на носилках. Бронза у него была, стояла на полке в кабинете, привезённая из больничной палаты, а не с пьедестала.

Азирафаэль продолжил жить в своём ритме, лишь изредка поглядывая на входную дверь вечерами. У него не было номера Кроули, чтобы позвонить, и он с какой-то обидой смотрел на телефонный аппарат, будто он должен был поменять свой внешний вид, устаревший более десяти лет назад, подстроившись под нужды хозяина. На старенький компьютер он смотрел точно так же, пока скрупулезно набирал отчеты. Обиженного взгляда не удостаивался только граммофон. Ну и книги, разумеется, книги.
Он идёт в то же интернет-кафе и находит записи немецкой трансляции, попутно узнавая, что венгерская гонка ожидается через два дня. Надевает наушники, лежащие возле каждого компьютера. Он говорит, что это простое любопытство, но по истечении оплаченных двух часов, платит ещё за один.
Осторожно, словно боясь обжечься, он снова вбивает в строку поиска имя Кроули и продолжает набирать текст. Слова «личная жизнь» добавляются к инициалам и Азирафаэль хочет обернуться, чтобы удостовериться, что за ним никто не наблюдает, прежде чем нажать кнопку «Найти».

2. Друзья. Друзья ли? — Здравствуй. Не думал, что ты заедешь, — Азирафаэль мягко улыбается ему. Кроули нравится думать, что в улыбке спрятана неподдельная радость. Продавец книжного до зубовного скрежета светел — полная противоположность Энтони, который на восемьдесят процентов состоит из моторного масла, бензина и запахов горячего металла пополам со жженой резиной. Притягателен до еле сдерживаемого шипения.
— У нас летний перерыв. Следующая гонка только в конце месяца, — Кроули дёргает плечом. — Решил скрасить твоё одиночество.
— Как великодушно с твоей стороны.
— А с твоей было бы великодушно предложить какое-нибудь времяпрепровождение на этот вечер, — он разворачивается, прерывая своё для разнообразия неспешное брожение по магазину. — Я так ничего и не смог придумать, пока летел сюда. Есть, конечно, пара вариантов в Лондоне, но сомневаюсь, что они тебе понравятся. Так что, куда ты обычно ходишь? Кино, прости, Господи, музеи, клубы анонимных книголюбов…
— Можешь не продолжать, Кроули. Ресторан японской кухни подойдёт?
— Ты спасаешь меня от выставки каких-нибудь экспрессионистов.
«А ты меня — от смертной скуки», — не говорит вслух Азирафаэль.

— Хастур, вот кто действительно идиот. Он пытается самоутвердиться за счёт соперничества. Мы все соперники друг другу, но вот чтобы так явно сосредотачиваться на попытках обойти партнёра по команде, это, — Кроули делает неопределенный взмах рукой в попытке подобрать слова, — не выставляет тебя в выгодном свете. Но именно так и происходит чуть ли не ежегодно, в разных командах.
Из-за соревнования с Хастуром они оба чуть было не вылетели из гонки, на их счастье столкновение на повороте не было таким уж серьёзным. Но Азирафаэль спрашивает об этом, когда они ожидают заказ в небольшом японском ресторанчике, и Энтони объясняет.
— Ты смотрел трансляцию?
— Да, интернет-кафе всё ещё существуют, — тем временем, Азирафаэль кажется немного смущённым.
— Интернет-кафе всё ещё существуют? — переспрашивает он, приподнимая очки. А потом расплывается в широкой улыбке: — И как пресса оценивает мои шансы?
Потому что сам бы не устоял. И то, как собеседник ёрзает на своём стуле, смущаясь ещё больше, догадку, в общем и целом, подтверждает — его биографией интересовались.
— Сомневаются в том, стоило ли брать тебя в команду, — неуверенно ответил Азирафаэль. — Пишут, что у тебя было плохое начало.
— Ну да, начало было не очень, — хмыкает Кроули и складывает локти на стол. — Но последние два этапа прошли без помарок. За исключением стычки с Хастуром. Так что у меня есть шанс не быть последним. Возможно, мой контракт даже продлят.
Он тоже слышал слова «А того ли пилота выбрали Рэд Булл?», и это злило, потому что он старался. И где-то слишком сильно, до перегретой резины, до аварий из-за поздних торможений на поворотах.
Кроули трёт переносицу и пытается придумать, на какую тему перевести разговор, чтобы не показывать, как его выбивало из колеи дурное начало сезона. Азирафаэль понятливо молчит, уплетая свои суши.
— Почему именно книги?
— Может, потому что это единственное, что я знаю и умею хорошо. Хотя, если начистоту, продавать я умею не слишком-то хорошо.
— Но почему-то взял и открыл магазин.
— На самом деле, я сначала работал здесь продавцом, пока прежний хозяин занимался всем остальным. В основном ездил в поисках редких фолиантов. У меня лежит подписанный экземпляр Нострадамуса, и я боюсь предположить, каким образом он оказался в магазине.
— Может, выиграл на аукционе, — пожимает плечами Кроули. — Как я Бентли. Так что с прежним владельцем?
— Очень тривиальная смерть от старости. Магазин достался мне по завещанию. А я не стал менять вывеску.
— Ты говорил, что это анаграмма. И не поправлял меня, когда я называл тебя мистером Феллом.
— Могла быть ею, но это просто созвучие. И меня уже называли так раньше. Те покупатели, которые никогда не видели старину Фелла из-за разъездов и болезни. А я в магазине постоянно. Это всё, что у меня есть.

В квартире над книжным магазином часто горит свет. Бессонница не так уж гнетёт, если есть интересная книга, считает Азирафаэль. Или же вовсе не интересная инвентаризация, которую он обязан проводить время от времени.
После их встреч с Кроули он тоже подолгу не спит, пытаясь занять себя чем-нибудь.
Почему люди общаются друг с другом — это то, о чем не спрашивают в приличном обществе. Потому что вопрос «Что ты от меня хочешь?» часто имеет подтекст «отвяжись». Азирафаэль не хочет, чтобы Кроули от него отвязывался. И одновременно уверен, что тот забудет о нём, пока мотается по континентам под конец своего гоночного сезона. Он не видит смысла для Кроули общаться с собой.
О личной жизни Энтони не было написано ровным счётом ничего, а в таких случаях Азирафаэль ставил мысленную галочку напротив пункта «Скорее всего, гетеросексуален. Не влезай — убьёт». Это помогало сохранять своё сердце в целости, а свои предпочтения — в тайне.
«Не усугубляй», — говорит он себе, снимая очки для чтения и потирая переносицу. — «Это просто дружеская симпатия».

Кроули всегда звонил и приезжал сам, Азирафаэль даже не знал номер его телефона и не был уверен, есть ли смысл его узнавать из-за частых разъездов владельца. Когда он спрашивает, откуда у Энтони номер книжного, тот пожимает плечами, мол, в справочнике было найти проще простого.
Они кормят уток в Сент-Джеймском парке, и Кроули с переменным успехом пытается попасть птицам в голову. Азирафаэль лишь качает головой на такое ребячество и думает, когда, наконец, прозвучит фраза, что кормить уток скучно, как и все его варианты для коротания вечера. Фраза до сих пор не звучит, и он одёргивает себя, чтобы не начать нервно смотреть на часы, засекая время.
У Азирафаэля совершенно нет амбиций, и он не представляет эту упорную тягу к победе, которой пышут все спортсмены — и Энтони тоже. Он беспокоится о тех вещах, которые не вызывали почти никакой реакции у собеседника. Ну, разве что фырканья, означающего, что паниковать, по его мнению, нет смысла. Что отлетающий пласт резины, когда-то бывший колесом, или столкновение с другим болидом — мелочь. Азирафаэль читал об аварии, и думает, что после неё все столкновения достаточно мелкие. Он молчит о прочитанных статьях, потому что у него есть такт, а вместо этого говорит:
— От старины Фелла мне осталось несколько бутылок превосходного вина…
— И ты не притрагивался к ним несколько лет? Ты действительно ангел, — смеётся Кроули.
Азирафаэль смущённо улыбается, глядя в небо, и продолжает:
— Вообще-то, я хотел бы это исправить, если ты не против составить мне компанию.
— Пойдём, ангел, — видимо, Кроули понравилось это обращение. Жизнь одного владельца книжного магазина в Сохо станет немного сложнее, если данное обращение плотно войдёт в обиход. А оно, конечно же, войдёт, только Азирафаэль об этом не подозревает, теша себя надеждой.

Кроули растекается по дивану, стягивая очки. Он впервые снимает их на памяти Азирафаэля. И, хотя тот в курсе цвета его глаз, но всё равно старается не пялиться на янтарный, бликующий жёлтым и ореховым оттенками. Такой красивый, что прятать его было почти что грехом. Энтони был очень «почти что грешен», таская солнцезащитные очки практически круглосуточно, помимо гонок и некоторых медиа-мероприятий.
— Мои растения так одиноки, — выхватывает Азирафаэль фразу, пропустив начало тирады.
— У тебя есть растения? — они пили уже вторую, а возможно и третью бутылку, и разум немного плыл.
— Есть. Очень, очень хорошие растения, — соглашается Энтони. — И их некому поливать.
Он умалчивает — или забывает — о том, что сам отдал запасные ключи консьержу как раз для этих целей. А, быть может, ему хочется предложить одному белокурому ангелу взять на себя эту обязанность, и он решал, уместно ли предложить это.
— Я мог бы делать это, — качает головой Азирафаэль. — Поливать твои растения, пока тебя нет в городе. Посмотрю, как ты живешь.
— У меня есть кабельное! Ты мог бы смотреть трансляции у меня, а не в этом дурацком интернет-кафе. Да и не только трансляции. Что угодно, ангел.
— Прекрати называть меня ангелом.
— Тебе подходит, — фыркает Кроули, как будто это всё объясняет.
— Ну, если ты так говоришь, дорогой мой, — Азирафаэль улыбается в бокал, хитро глядя на откинувшегося на спинку дивана мужчину, проверяя его реакцию.
— Один — один, да? Я завезу ключи перед отлётом.
Пьяная беседа виляет из стороны в сторону, Кроули предлагает обменяться номерами мобильных, но Азирафаэль мотает головой, сотового телефона у него по-прежнему нет.
— Ты ужасно старомоден, — сетует Энтони.

Кроули действительно приезжает, чтобы отдать ключи. Нет, не так — он приезжает, чтобы отвезти Азирафаэля в свою квартиру и лично объяснить, какие растения с какой частотой нужно поливать. Он относился к этому очень серьёзно, всё то время, пока жил исключительно в Лондоне и участвовал исключительно в заездах ретро-машин.
— Почему именно Бентли? — спрашивает Азирафаэль.
— Она… эта махина как противоположность болиду. В тот момент это было почти единственным, что меня интересовало. Я скучаю по ней, когда уезжаю. Иногда хочется выйти из отеля и сесть в свой автомобиль. Просто прокатиться по городу.
Азирафаэль поворачивает голову и смотрит. Наблюдает за уверенными движениями, зная, что тандем из этой машины и этого водителя побеждал в заездах ретро-автомобилей, где-то между гонками на выносливость в Ле-Мане и Второй Формулой. Эта машина вернула ему веру, думает он, но не может проговорить свои догадки. Энтони замечает пристальный взгляд и нервно дёргает уголком губ, что ближе всего к улыбке. В Лондоне ночь, и Азирафаэля выдернули из постели неожиданным звонком, потому что Кроули, видите ли, чуть было не забыл. А теперь он немного ускоряется, рисуясь, прыская на попытки призвать к совести и сбавить скорость. Только что радостных ребяческих возгласов не издаёт.
«А потом тебя поведут в спальню и разложат на хозяйских простынях», — думает Азирафаэль, когда его берут за руку, проводя мини-экскурсию. Кроули как раз объясняет про кабельное, сразу настраивая нужный канал, чтобы оставалось только включить. Ладонь его прохладная и сухая, с тонкими пальцами и загрубевшей кожей.
— Не слишком быстро? — на недоумённый взгляд вынырнувшего из своих мыслей Азирафаэля Энтони чуть сжимает его ладонь в своей.
— Кхм. Кажется, в самый раз, — он немного двигает пальцами в сильной хватке и не смотрит в глаза, спрашивая себя, готов ли к поцелуям, и помня об опасной близости кровати. — Куда на этот раз?
— Бельгия. Потом сразу в Италию. Вернусь ориентировочно через пару недель. Ну, если меня не утянут сразу же в Сингапур, — Кроули морщится. — Начинаются прыжки по континентам, я не знаю, как и на сколько смогу вырываться. У ангелов бывают отпуска?
— Не знаю, как у ангелов, а вот у владельцев книжных магазинов, в принципе, бывают, но они не пользуются ими уже несколько лет.
— Дай угадаю, ровно столько же, сколько они владеют неким книжным магазином.
— Примерно так.
— Поехали, — шепчет Кроули. — Куда-нибудь. В Японию, к твоим любимым суши.
— Я подумаю. Когда у тебя рейс?
— Утром. Ложиться уже бессмысленно, подремлю в полёте.
Энтони довозит его обратно, выключает игравшую Queen, и Азирафаэль повинуется влиянию момента, когда тянется к водительскому сидению для секундного прикосновения к уголку губ.
— На удачу, — поясняет он замершему Кроули и выскакивает из машины.

3. Жажда Губы непроизвольно растягиваются в улыбке, стоит только ему вспомнить прощание с Азирафаэлем. Вельзевул косится на него с подозрением, но молчит, даже не отпуская язвительных комментариев, что он витает в облаках.
Где-то в Лондоне как раз в это время курьер заходит в книжную лавку в Сохо, чтобы передать её владельцу коробку. В ней лежит смартфон, сим-карта и наскоро нацарапанная записка.
Он получает смс — и обещает себе научить Азирафаэля пользоваться месседжерами по приезду — после обеда. Между Лондоном и бельгийской трассой в Спа всего час разницы во времени, это не Америка или Бразилия, этапы в которых будут в ноябре. Можно было не бояться разбудить другого.
Вечером после свободных заездов ему приходит очередное пожелание успехов, теперь более конкретных — в завтрашней квалификации. Кроули набирает в ответ «Ты желаешь мне успехов так, будто пообещал поцелуй за каждое полученное в гонке очко». И в ожидании ответа считает круги секундной стрелки на часах.
«Если это будет достаточной мотивацией для тебя, дорогой мой», — он вспоминает робкий взгляд из-под ресниц и теплое дыхание возле самых губ и жалеет, что не повернул в тот момент голову, набирая:
«Будет, ангел, обязательно будет».

Он спрашивает, нужно ли что-нибудь привезти из Бельгии или Италии, их следующих пунктов назначения, но получает в ответ лишь благодарность за подаренный телефон. Он решает взять бутылочку настоящего итальянского вина, за то Шато Лафит, которым Азирафаэль угощал его.
Они говорят о растениях Кроули, о грядущей поездке Азирафаэля в Тадфилд — тому нужно выкупить очень важный томик какой-то предсказательницы, Агнессы Псих. Энтони тут же вызывается водителем, поездка выпадает как раз на то время, когда он планировал вернуться в Лондон перед Сингапуром. Кроули с грустью думает, что это возвращение будет последним в сезоне, следом ожидаются мотания между континентами, и на него наверняка ополчится вся команда — да и собственный организм заодно — если он будет прыгать через океан, как только выдастся пара свободных суток.
По крайней мере, у них будет телефонная связь, думает Кроули, засыпая. Перед Абу-даби можно будет и заскочить домой, если он сильно соскучится. А за два месяца он соскучится чертовски сильно, он уверен.

Ты чертов перевозбуждённый подросток, говорит он себе, подставляя руку под струи воды. Вода смывает сперму, а он остаётся выравнивать дыхание под душем. Привычная уже дрочка для снятия напряжения превратилась в фантазии об одном конкретном человеке. Это было ожидаемо. Это было похоже на всепоглощающую жажду даже не обладания, а банальных касаний. Он думает о том, каким будет Азирафаэль в его объятиях, и запрокидывает голову, подставляя лоб под струи. Немногим после он шутит в трубку, развалившись в кровати — «В чём ты сейчас?» — и Азирафаэль на той стороне сопит так, что непонятно, обиделся он или смутился.

Он фотографирует какие-то итальянские улочки, урывками. Отправляет их Азирафаэлю. Получает «Ты бы прижился здесь, дорогой. Ходил бы в этих своих очках, шортах, шлепанцах и широкой белой рубахе по собственному винограднику. Такой же загорелый и взъерошенный.»
«Так, добавлю ещё один вариант в список планов на старость. А пока, не обещаю шорт и шлепанцев, но рубашка на мне. Ты писал про расстёгнутую?» И он скидывает селфи, улыбаясь в экран так, что болят щеки. Абсолютно неважно, что он в это время находится не на собственном винограднике, а на кровати одной из трех комнат пилотов в Монце. Загорелый, взъерошенный, в расстёгнутой белой рубахе, открывающей острые ключицы и редкие волосы на груди.

У Кроули приподнятое настроение и десять обещанных поцелуев за пятое место, по одному за каждое очко. Впереди заезд в Монце и все шансы увеличить их количество, возможно, даже вдвое. Впервые за долгое время у него правильная мотивация.
— Думаю, после гонки в Спа вы полностью реабилитировались после непростой первой половины сезона. Между нами, ходят шутки, что у вас появился ангел-хранитель.
Кроули смеётся над словами журналиста вместе со всеми. Чуть позже он обязательно напишет, ну, или расскажет Азирафаэлю о проницательности местных.
Когда он подписывал контракт, то надеялся, в том числе и на плотный график — двадцать одна гонка с марта по ноябрь, не считая зимних тестов и прочих тренировок. Это как раз для него, думал Кроули. Вспомнить, что такое частые поездки и загруженность. Чего он не ждёт, так это того, что однажды под колёса Бентли выскочит Азирафаэль.
Энтони продолжает злиться на Хастура, слишком часто тот прёт на обгон, слишком близко, практически впритык. Они сталкиваются колёсами, повреждений нет, но Хастура отправляют менять шины, а он мчится дальше, обходя болид Макларен. Возможно, стоило бы когда-нибудь дать сокоманднику выйти вперёд, просто посмотреть, что будет происходить дальше. Кроули шипит, когда ему не удаётся обойти машину Хаас.

— Ты же не собираешься сбегать, Кроули? — Вельзевул стоит за его спиной, скрестив руки.
— И не думал, — честно заявляет он. Потому что думать-то было не о чем, билеты уже лежат в его внутреннем кармане. Его отсутствие, конечно, могут воспринять как неуважение, но не то, чтобы его это беспокоит.
— Кроули.
— А потом я буду хорошим мальчиком и не буду дёргаться до самого Абу-даби. Одна поездка в Лондон, а потом я буду в полном распоряжении команды на целых два месяца.
— Тренировки.
— Я знаю. Буду заниматься в Лондоне. Когда я тебя подводил? — он широко улыбается.
— Тогда следи, чтоб тебя хорошо кормили. С усиленными тренировками в Сингапуре в весе ты потеряешь достаточно.

Азирафаэль разговаривает с растениями. Он доверяет им свои мысли о том, как чудесен их хозяин, и растения в такие моменты согласно шевелят листьями. Ну, или ему так кажется, потому что он сам касается их в этот миг. Он берёт то пульверизатор, то кусок влажной ткани, усердно смачивая листы, и размышляет, о чём размышлял Энтони, когда делал то же самое. Говорил ли он, что сегодня они особенно зелены? Делился ли своими мыслями?
Он заходит только в оранжерею и в кабинет, где стоит телевизор. Изредка закатывает глаза, глядя на трон. Но садится только потому, что выбора не предоставляется. Пишет сразу после окончания гонки слова поддержки, зная, что их увидят. Просто сидит и думает, каково это, жить здесь. Возвращается домой, неспешно шагая от Мэйфэра до Сохо. Отвечает на звонок.
— Доброй ночи, Энтони. Нет, не сплю. Задержишься? Жаль. Так, когда ты теперь прилетаешь? Ты обещал свозить меня в Тадфилд, — напоминает он.
— А ты задолжал мне целых восемнадцать поцелуев, ангел. Видишь, какое совпадение, мы оба заинтересованы.

Они договариваются не встречаться в аэропорту, поэтому он добирается до квартиры и душа в одиночестве, прежде чем сесть за руль Бентли.
— Какие планы на вечер, дорогой? — невозмутимо спрашивает Азирафаэль.
— Я купил вино в Монце. Так что планы на вечер включают его, тебя и, — Энтони понижает голос, будто делясь сокровенной тайной, — мои обещанные поцелуи.
Азирафаэль предсказуем — смущенно улыбается и немного розовеет, но стреляет своими небесными глазами так, что нечто внутри Кроули замирает и довольно шипит.
— Я хотел бы отдать часть долга прямо сейчас, — выдыхает его ангел, внезапно оказавшись совсем рядом. Они стоят у колонны в только что закрытом книжном, так что о нежданных покупателях можно не думать.
Кроули преувеличенно серьёзно кивает и снимает очки. И получает поцелуй в щеку.
— Один, — хитро улыбается Азирафаэль, отстраняясь и уже почти делая шаг назад, но его притягивают обратно, придерживая за локти.
— Нет, это не тянет даже на половину, — Энтони одновременно разбирает возмущение и смех от такого коварства. — Я имел в виду немного другой вид поцелуев.
— Может, покажешь, что именно ты имел в виду?
Шаг, разворот — и Кроули прижимает мягкое тело к колонне, придерживая затылок и положив вторую руку на щеку. Это как глоток воды, нечто очень нужное. Нечто со вкусом десерта из ближайшей кондитерской. Ладони опускаются на его плечи, такие же несмелые, как и губы, повторяющие движения вслед за Кроули.
— Примерно так, — говорит он.
Азирафаэль целует с открытыми глазами, медленно, сосредоточенно изучая неизведанную территорию. Он перехватывает руку Энтони, сплетает их пальцы. Касается подбородка и шеи. Скользит меж губами самым кончиком языка, сразу же убирая его, но Кроули пораженно выдыхает и приглашающе раскрывает губы, не собираясь перехватывать инициативу.
— Три. Я думаю, пока хватит. У нас впереди весь вечер, — говорит он после недовольного стона. — И не только.
Кроули издаёт недоверчивое хмыканье, приподнимая бровь.
— Не только сегодня, — исправляется Азирафаэль. — Ты приехал на… пару дней? Хотел приехать на неделю, но тебя задержали, и получилось прилететь на два-три дня, я правильно понимаю?
— А я так понимаю, ты планируешь зажать мне ещё пятнадцать поцелуев. Очень дерзко с твоей стороны, ангел.
— Когда я соглашался, речи о выплате долга единовременно не шло, — он смотрит на Кроули открыто и честно, чуть вздёрнув нос, уверенный в своей правоте, со смешинками в глубине глаз. — Открывай лучше своё вино. Змей, — проводит он их сплетёнными пальцами по татуировке на виске, прежде чем выбраться из хватки Энтони, оставляя того пару секунд смотреть в колонну.

— Восемнадцать, — шепчет Азирафаэль в губы, отодвигается, смотрит пару секунд очень внимательно и тянется к губам вновь. — И ещё один для меня.
Кроули сжимает его талию крепче, перехватывает инициативу, впитывая всем собой последние секунды их объятий.
— Береги себя, — доносится до него сквозь гулко стучащую кровь.
В аэропорт, как и из него, он едет один. Не то, чтобы он настолько известен, не то, чтобы их не смогли бы заснять в Сент-Джейме или Ритце, но так было проще. Он не любил прощания.

Единственный способ охладиться во время тренировок в Сингапуре — ванны со льдом. Все они залезают туда прямо в форме, Кроули блаженно шипит, опуская руки на бортики пластиковой ёмкости. Волосы слипаются и торчат во все стороны, становясь из медных почти коричневыми. Хочется окунуться с головой, но он только проводит мокрыми руками по лицу, слизывает солёную от пота влагу с губ и поднимается, чтобы вернуться.
— Сыпаните и мне за шиворот, ребята, — кричит Лигур механикам, которые остужают двигатель сухим льдом.
— А в штаны тебе не насыпать? — кричат тому в ответ, раздаётся смех и всплеск — их тест-пилот только что занял место, освобождённое Кроули.
Вечером он отправляет фото в ванне, с подписью «Не могу остыть после прощания», а потом объясняет, что при жаре примерно в пятьдесят градусов иначе никак не спастись. Они перекидываются сообщениями до полуночи, и Азирафаэль желает в ответ спокойной ночи, хотя в Лондоне только время пятичасового чая.
Кроули заново открывает счёт поцелуев за каждое очко и оптимистично надеется, что к Абу-даби их накопится около сорока. А потом они, возможно, перестанут вести счёт.

Он открывает дверь и шагает в освещённую прихожую. Он немного растерянно ставит дорожную сумку на пол, потому что он не оставлял свет включенным. Азирафаэль тут же выступает на свет из коридора и улыбается.
— Прости, я решил дождаться тебя. Я как раз поливал цветы, когда ты позвонил.
Кроули даже перестаёт мигать, когда смотрит на Азирафаэля, с этой его смущенной жестикуляцией и мягкой улыбкой. Его ждали. Пока он нервно дёргал коленом на сидении такси, в кресле самолёта. И даже взбегал по лестнице с ощущением секундомера внутри. Потому что по плану он дольше затратит на перелёт в обе стороны, чем на нахождение на британской земле. Но это того стоило. Он не просил, но его словно поняли без слов.
Азирафаэль замирает на полуслове, когда замечает обращенный на него немигающий взгляд, и неуверенно улыбается. А Кроули бросается вперёд. Хватает пары шагов, чтобы прижать к стене и жадно поцеловать цель его пребывания в Лондоне. Цель слабо постанывает, ерошит волосы на затылке и в целом такая отзывчивая, что он притирается к мягкому бедру своим твёрдым членом через рекордно короткое время.
Азирафаэль чуть переступает с ноги на ногу, позволяя протолкнуть колено между ними. Они не раздеваются, просто целуются и трутся друг об друга. Энтони получает довольно чувствительный поцелуй-укус в шею и руку на заднице. И он практически восхищен тем, что его скромный владелец книжной лавки оказывается не таким уж и скромным. Сам-то он уже отвёл себе роль змея-искусителя, соблазняющего невинного ангела на дьявольские пороки.
Он думает обо всём том, чем они займутся, как только у них появится больше времени друг на друга. О том, что Азирафаэль будет стонать так же тонко, так же смотреть своими потемневшими глазами и так же подаваться навстречу каждому толчку. Он кончает, и теплые руки крепко держат его под рёбрами.
— Тебе надо?.. — он тянет было руку к штанам.
— Тебе надо в душ, — перебивает его Азирафаэль, целуя в висок.
От препирательств и падения на колени, чтобы завершить начатое, Кроули отрывает какой-то шум. Он просыпается и пятно на простыни выглядит как улика.

4. За океаном Азирафаэль улыбается своим мыслям в абсолютно случайные моменты и постоянные покупатели – если можно называть так тех нескольких человек, которые заглядывают к нему иногда больше за беседой, чем за покупкой – понимающе улыбаются в ответ, если эта случайность происходит во время разговора с ними. Он из раза в раз смущается, до желания закрыть руками лицо. У них было несколько встреч – свиданий, поправляет себя Азирафаэль; восемнадцать поцелуев – двадцать, поправляет он себя, если считать поцелуй Кроули после «неправильного первого поцелуя» и тот, который он обозначил как «для себя» после окончания счёта. Поцелуй «на удачу» и псевдо-первый поцелуй в щеку Азирафаэль не засчитывает. Но помнит о них. Ровно так же, как помнит ощущение прижатых к его губам губ Кроули. Он не считает себя экспертом в этом деле, но позволение вести, смакуя каждую секунду, кружило голову.
Они останавливаются где-то на трассе между Лондоном и Тадфилдом по просьбе Азирафаэля. Потому что тому пришла в голову идея вернуть одну восемнадцатую долга именно в этот момент. Он запускает руку в вечно растрёпанные волосы Энтони, ероша их ещё больше. В ответ длинные пальцы путаются в его кудрях, легко потягивая, и, когда Азирафаэль отстраняется, то пару секунд не может отвести взор от потемневших глаз с расширенными зрачками. Сердце гулко стучит в груди и он сглатывает, откидываясь на сидение и притираясь к нему спиной. Конечно, он знает, к чему катятся их встречи, вот это вот всё, но неприкрытое желание в янтарных глазах не то, чтобы смущает – просто он к этому не привык. На обратном пути Кроули уже сам останавливается на том же месте и Азирафаэль пару раз растерянно моргает, прежде чем узнать это место и понять, чего от него ждут.
В другие дни он чувствует неуверенность, почти убеждая себя в том, что он просто подвернувшийся экземпляр. В такие моменты он вновь и вновь удивляется тому, что Кроули проводит с ним время, когда вокруг столько других людей, на фоне которых сам Азирафаэль, по своему скромному мнению, проигрывает. Он грызёт себя этим, когда поливает растения, когда занимается такими нелюбимыми финансовыми отчетами, в то время, пока телефон молчит. Однако, стоило раздаться трели звонка или вибрации сообщения, и он тут же забывает свои треволнения. И снова улыбается своим мыслям.

Проходит месяц и Азирафаэль отчаянно скучает, одновременно принижая степень своего желания увидеться с Кроули в своей голове. Убеждает себя – а заодно и Энтони, который периодически нашептывает его в трубку всяческие непристойности – что ждать осталось совсем недолго. Мысль об отпуске вертится на задворках сознания, и однажды он застаёт себя за обдумыванием, Техас или Бразилия. Он притворно тяжело вздыхает и думает, на какую дату лучше взять билет, если он планирует прилететь раньше Энтони и встретить того в аэропорту. Сообщать об этом он пока не планирует, до того момента, пока не прибудет в пункт назначения.
В конечном итоге, он выбирает Техас и едет в кассу аэропорта за билетом, впервые закрывая магазин по личным причинам. Неуверенно улыбается сотруднице, которая оформляет его на рейс. Ещё раз заглядывает в интернет-кафе, чтобы уточнить маршрут от аэропорта до трассы. И да – прочесть последние новости, потому что он больше не покупает спортивных газет. Зачем, если его личный путеводитель в мир гонок в одном телефонном звонке.
Он отдаёт ключи от квартиры Кроули консьержу с просьбой поливать цветы ближайшие пару недель. У него уже заготовлено оправдание на случай расспросов, которое так и не пригождается. Он уходит, не представляя, что до передачи ключей ему они хранились именно у консьержа, но тот был слишком учтив и прозорлив, чтобы открывать тайны. Ну, или пребывал в уверенности, что Азирафаэль в курсе.

Он устраивается в кресле, из вежливости перекидывается парой фраз с соседкой. Внутри в равной степени вспыхивают предвкушение и сомнения в правильности поступка, и этот клубок мыслей он провезёт с собой через океан. Вероятно, это первая его авантюра с тех времён, как он решает оставить себе книжный после окончания указанного в завещании обязательного срока владения.

Аэропорт пронизан светом, помятый дорогой Энтони в своей тёмной одежде поглощает этот свет, сверкая бликами на очках. Вот он среди своей команды, а вот – уже замирает напротив Азирафаэля. А у того совершенно вылетают из головы какие-то слова, кроме банального «Привет». Его щетина колется, но это терпимо, когда тебя целуют посреди наводненного людьми аэропорта Остина, и это так сладко, и одновременно страшно. Он думает, вот ещё одна секунда, вот ещё одно движение языка по кромке губ и глубже, и он отстранится, преисполненный возмущением за прилюдное «приветствие», но этого так и не происходит. А потом его теребят за рукав, и он выныривает из сна, непонимающе фокусируя взгляд на стюардессе, которая уже второй, а то и третий раз напоминает о скорой посадке.

– Не разбудил? – раздаётся в трубке, привычным вопросом для их последних разговоров. Гонка в Мехико была сутки назад и Азирафаэль поздравляет – упорно продолжает поздравлять с любым местом в таблице – и старается не выдать волнения в голосе, потому что в этот момент собирается в аэропорт.
– Ох, нет, Кроули. На самом деле, я, – он сглатывает и продолжает, – я сейчас в Остине.
– Ты что? – восхищенное недоверие в голосе Энтони заставляет его улыбнуться.
– Знаешь, я мог бы сказать, что оказался здесь совершенно случайно, в погоне за очередной редкой книгой. Но нет, я приехал в Техас специально, чтобы увидеться с тобой. Ну, я надеюсь, что мы сможем пересечься, потому что я не знаю твоего расписания. Я даже не знаю того места, где ты остановился. Я попросил консьержа поливать твои растения, и, – Азирафаэль садится на гостиничную кровать, лишь бы не ходить из угла в угол, – Прости, я тараторю.
– Ты, ты… – голос Кроули становится мягче, и он бессильно фыркает, судя по звукам, откидываясь на постель. – Ты ангел.
– Когда вы приезжаете? – Азирафаэль мысленно благодарит кого угодно за то, что его порозовевших щек никто не видит.
– В четверг утром. Тестовые заезды уже в пятницу.
Кроули рассказывает о том, что пилоты не останавливаются в каких-либо отелях, потому что у них есть комнаты в моторхоумах команд, которые привозятся и собираются перед каждой гонкой рядом с трассами. Он говорит, что в этом сезоне их «дом на колесах» полностью деревянный и выглядит так, что ни за что не догадаешься, что он тут только на несколько дней. Азирафаэль спрашивает, как ему Мексика, и Энтони только усмехается в ответ, потому что времени на окультуривание у них катастрофически мало. Он может рассказать, какая была погода, сколько раз он был практически в дюйме от касания колесами с другими болидами, но вряд ли о личном топе забегаловок и мест для прогулок, если дело не касается Лондона.
– Тебе придётся брать на себя всю культурную программу, – резюмирует он в трубку. – Уж прости, не могу составить тебе компанию, разве что после гонки. Этап в Сан-Паулу через две недели, так что.
– Для начала тебе нужно приехать в Америку, дорогой.

Кроули наблюдает за началом разбора моторхоума с кривой усмешкой и старается не показывать своего нетерпения, особенно перед менеджером собственной команды. Через пару суток они будут на одном континенте, в одной стране и одном городе, а уж как им пересечься на этом клочке земли, они придумают. «Не встречай меня», пишет он перед вылетом. Он не любит прощаний, но и вот таких вот встреч нужно пока постараться избегать. «Можешь пока готовиться к взысканию двадцати шести поцелуев», отправляет он следом и весь полёт жалеет, что не спросил, где поселился Азирафаэль.
Болид в симуляторе раз за разом врезается во что попало и его просят быть более сосредоточенным. Он приводит дыхание в норму, прежде чем смириться, что они не увидятся до свободных заездов – и то Азирафаэль будет наблюдать с трибуны, – и продолжить. «Я видел тебя в аэропорту, но не стал подходить», читает он после окончания тренировок и бессильно шипит. Он вымотан, за окном ночь, а на трассе нужно быть уже с утра. Между ними чуть меньше девяти миль и это намного меньше, чем готов преодолеть Кроули и пролетел Азирафаэль. Он вызывает такси и еле дозванивается, чтобы узнать номер, в который заселили гостя с очень ангельским именем.

Азирафаэль открывает дверь, сонно моргая. Светлые кудри растрепались, две верхние пуговицы пижамной рубашки расстегнуты. Он не сопротивляется, застигнутый врасплох, когда Энтони резким движением закрывает дверь и прижимается всем телом, целуя прямо как в своём сне. Кроули не сразу разбирает шепот, потому что переходит с губ на шею, да так и остаётся стоять, уткнувшись в сгиб между шеей и плечом.
– Кроули… – ему массируют заднюю поверхность шеи, чуть царапая короткие волосы на затылке и тем самым посылая мурашки по всему телу.
– Я так соскучился, – он перебивает все возражения поцелуем. Азирафаэль снова переплетает их пальцы, а Кроули ловит вторую руку, поднимая их сплетённые ладони над головой.
– У тебя завтра заезды с утра, – констатирует факт Азирафаэль, не делая, впрочем, попыток отстраниться.
– Ты покажешь мне, где у тебя тут кровать и разбудишь, идёт?
Кроули засыпает, стоит ему прижаться к теплому телу под одеялом, и не догадывается, что в очередной раз всколыхнул мысли о том, не быстро ли всё происходит. Для него всё было в самый раз – клетчатая пижама под щекой и рука, мягко перебирающая волосы.

Дайри ругается на превышение знаков, поэтому окончание в комментариях